И Намор - В третью стражу [СИ]
Степан закурил, наконец, и, прищурившись, попробовал восстановить в памяти оставивший такое приятное "послевкусие" сон. Однако и пробовать не надо было. Сон всплыл во всех деталях, едва только Степан этого захотел. И вспомнилось сразу все: от и до...
...огромный амфитеатр университетской - в этом Матвеев не сомневался - аудитории заполнен до отказа. Кое-где слушатели сидят даже в проходах - на складных стульчиках и портфелях. А то и просто на ступенях. И все они напряжённо, до звенящей тишины в переполненном людьми зале, слушают человека за лекторской кафедрой. Внимание такого рода многое говорит опытному человеку, а профессор Матвеев не просто искушен в подобного рода символических аспектах науки, он, можно сказать, стал за годы своей карьеры в этом деле экспертом. Тем более любопытным оказалось для него узнать, что за "гуру" здесь завелся, и где, между прочим, это "здесь"?
Однако разглядеть лицо лектора никак не удается. Что-то не пускает Степана. Не дает не только приблизиться к лектору, о чем-то оживленно вещающему на переставшем вдруг быть понятным немецком языке, но и сфокусировать взгляд так, чтобы сложить из отдельных элементов понятную картинку. Восприятие, хоть ты тресни, распадается на яркие детали... Высокий рост, грива зачёсанных назад седых, пожелтевших от старости волос, прислонённая к кафедре тяжелая узловатая палка - всё это не хочет срастаться в целостный образ, разжигая любопытство всё сильнее и сильнее.
В надежде получить хоть какой-то ответ на интересующий его вопрос, Матвеев заглядывает в студенческие конспекты. Но тщетно - скоропись, выходившая из-под пера студиозусов, расшифровке не поддается. Но из одного портфеля, небрежно брошенного возле скамьи, торчит верхняя часть обложки какой-то книги.
"Баварская республика. Мюнхенский государственный университет имени Фритца Розенталя. Доктор философии, профессор Себастьян фон Ша...".
А с залива дует ветер, пронизывающий даже бесплотную сущность до иллюзорных костей. Матвеев чувствует себя неуютно среди холодного гранита набережных, так похожих на ленинградские, но в тоже время неуловимо чужих. Одинокие прохожие, спешащие вырваться из царства торжествующих воздушных масс, прячась от последствий антициклона по магазинам и барам, да редкие автомобили, разбрызгивающие из-под колёс мутные капли городских луж - всё незнакомо. Не своё.
Грифельно-серые волны бьются о стенку набережной и снова, в бессильной попытке пробить себе дорогу, накатываются, чтобы отступить. Отступают, собирались с силами и снова идут на штурм. Ветер-подстрекатель грубо ускоряет их движение к неизбежному концу.
Ощущение холода и одиночества усиливает мокрый кусок газеты неизвестно как прилипший к парапету набережной и на одном лишь "честном слове" держащийся вопреки всем законам природы. Расплывшиеся буквы почти не читаются, лишь некоторые слова чудом уцелели и можно сложить в нечто осмысленное: "Сегодня ....го ...я в Стокгольмe... состоялось ..ручение прем.. ...мени Астрид Линдгрен за 200... ... удосто... ...кая писательница Катерина Альб...-Николова, автор книг ... "Приключения Нико и Лаи... "Как дон Павел к Папе езд... ".
И тут ветер, не справившийся с газетой, подхватывает невесомое тело Матвеева и уносит куда-то в непроглядную черноту, где, казалось, солнечный свет только что умер, и не нет ничего, что могло бы его заменить.
"Где я? - банальный вопрос обрёл иной смысл в отсутствии света и звука, в пустоте, казавшейся бесконечной. - Отчего так темно?" Окружающий мир будто бы исчез и взамен... Взамен не осталось ничего, на что можно было бы опереться, пусть не физически, а хотя бы взглядом или эхом - отражением звука.
"Наверно, я умер, - без гнева и печали думает Матвеев, - а вместе со мной ушло в небытие всё то, что меня окружало. Отчего же нет страха? Наверно я и в правду умер..."
Но, словно в ответ на его слова, откуда-то снизу, из глубины - если, разумеется, у тьмы есть глубина, - пробивается слабое, едва различимое для "глаз" сияние. И постепенно - быстро или медленно? - оно усиливается, крепнет, захватывает всё больше пространства... и, как-то сразу, останавливается. Теперь полусвет плавно переходит в полутьму и на границе его, на самом краю сцены, стоят двое - мужчина и женщина. Немолодые, возможно даже, старые, но удивительно красивые в органично смотрящемся гриме не зря и со вкусом прожитых лет. С тем, особым стариковским шармом, какой бывает только у аристократов и состоявшихся людей искусства.
Взявшись за руки, они кланяются залу, а тот в ответ взрывается неистовыми аплодисментами. Резкий переход от тревожной тишины к потоку звуков, казалось, идущих отовсюду, оглушает Матвеева. Когда же он приходит в себя, - сцена пуста, а величаво разошедшийся занавес открывает огромный белый экран, над которым, на широком транспаранте надпись: "Ретроспективный показ фильмов Виктории Фар и Раймона Поля".
Смена декораций происходит мгновенно и без видимых причин, оставляя запоздалое сожаление - "Эх, а кино-то посмотреть так и не дали!" - бессмысленным. Тем более что картина, открывшаяся его взгляду, достойна самого лучшего фильма - Матвеев увидел себя. Постаревшего... Нет, неверно! Чего уж там! Он глубокий старик, сидит в инвалидном кресле, которое катит высокая женщина средних лет со смутно знакомыми чертами лица. Наталья? Фиона? Не важно. Главное - на закате жизни он не остался один.
А улицы, по которым везут Степана, носят названия, вызывающие странный отклик в его душе. Как так? Надписи на табличках знакомы и их череда говорит только об одном - это Амстердам, но вот облик города противоречит убеждениям памяти. От бесконечных рядов малоэтажных домов с выкрашенными в разные цвета фасадами, узости мостовых и тротуаров не осталось и следа. Иным, новым, было всё.
Узкие улочки превратились в широкие проспекты, дома подросли минимум втрое и перестали прижиматься друг к другу как сироты в холодную ночь. Площади стали просторнее и украсились совершенно незнакомыми скульптурными композициями. Памятниками и образцами современного искусства - рассмотреть подробности не получается, главное - не отстать от себя самого, не потерять из виду согнутую временем и болезнями фигурку в предпоследнем в жизни транспортном средстве.
Женщина, катившая по улицам кресло с постаревшим Матвеевым - Жена? Вряд ли. Дочь? Скорее всего, но откуда? - вдруг останавливается, повинуясь его властному жесту. Поворот головы, гримаса крайнего изумления и попытка старика встать - всё говорит о том, что происходит нечто из ряда вон выходящее. Если, разумеется, Матвеев еще в своём уме. Но он не спятил и не впал в детство, поскольку это "что-то" - что настолько поразило воображение старика - находится всего в двух шагах, за столиком летнего кафе.
Там сидят, оживлённо переговариваясь, усиленно жестикулируя и явно о чём-то споря, трое мужчин. Степан вглядывается в двоих из них, сидящих лицом к тротуару, и понимает, что так взволновало его состарившееся альтер эго. Тридцатилетний Витька Федорчук что-то яростно доказывает такому же молодому Олегу Ицковичу. Третий собеседник, неузнанный сначала со спины, судя по мелко вздрагивающим плечам, безудержно хохочет. Но, вот он поворачивается, утирая рукавом пиджака выступившие слёзы... Четверть... Профиль...
"Мило, - покачал головой Степан. - И весьма поэтично... Но почему бы и нет? Кто сказал, что наша одиссея обязательно должна закончиться плохо? Может ведь случиться и по-другому?"
Вроде бы по окнам никто не стрелял, и, пожав плечами, Матвеев встал и завершил спуск по лестнице.
- Любезный! - Позвал он портье, прятавшегося за стойкой. - Нет ли у вас чего-нибудь выпить?
- Бренди? - Оторопело взглянул на него испанец.
- Чудесно! - Улыбнулся в ответ Степан. - А кто это стреляет?
7. Москва, Кремль, 16 июля 1936 года, пятница
ПРОТОКОЛ ? [неразборчиво]
ЗАСЕДАНИЯ ПОЛИТБЮРО ЦК ВКП (б) 0т 16 июля 1936 г.
ПРИСУТСТВОВАЛИ:
Члены ПБ ЦК ВКП (б):
т.т. Ворошилов, Каганович, Микоян, Молотов, Орджоникидзе, Сталин, Чубарь.
Кандидат в члены ПБ:
Тов. Эйхе.
Члены ЦК ВКП (б):
Блюхер, Литвинов, Межлаук, Примаков, Якир
Кандидаты в члены ЦК ВКП (б)
Буденный, Гринько, Егоров, Уборевич
Нарком НКВД тов. Вышинский
Заместитель начальника Разведывательного Управления РККА тов. Берзин...
Доклад Наркома Иностранных дел тов. Литвинова и Наркома Внутренних дел тов. Вышинского о военно-политическом положении в Испанской Республике и о позиции ведущих европейских держав (Англия, Франция, Германия, Италия) по испанскому вопросу. Дополнительные разъяснения даны заместителем начальника Разведывательного Управления РККА тов. Берзиным, начальником Генерального Штаба РККА тов. Егоровым, Наркомом Обороны тов. Ворошиловым и начальником Морских сил РККА тов. Орловым.
